Лекарство для безнадежных - Страница 19

Он ощутил, как мерзкая дрожь с щеки начинает расползаться по лицу.

Парень сделал несколько неуверенных шагов, с грохотом отодвинул ближайший стул и сел прямо напротив Немченко. Теперь их разделяло около метра.

Вблизи его маска выглядела совсем кошмарной. И запах. От него исходил удушливыми волнами тяжелый запах прелой мокрой земли.

— Мне и оттуда тебя слышно было, — произнес Немченко.

— Так лучше, — заметил парень. Губы его еле заметно шевельнулись. — Мне одиноко, Вадим. Я думал, что мы с тобой друзья. А ты…? Неужели тебе со мной плохо?

— Мне хорошо.

— Неправда. Ты тяготишься мной. Тебе страшно. Но ты ведь также одинок, как и я.

— У меня есть дочь, — напомнил Немченко и сейчас же пожалел об этом.

— А…. Папаша мой…. Да, что, папаша? — внезапно произнес парень голосом Машки. — Алкаш. Пить начинает с петухами. И так весь день. А вечером его братки домой приволакивают. Он отлежится в прихожей, доберется до кухни, махнет еще стакан-два и давай лезть с нравоучениями. Я его ненавижу! А каково? — закончил монолог Голос.

Вадим стиснул кулаки.

— Неправда, — сказал он, уверенный, абсолютно уверенный, что Голос не врет.

Немченко знал свою дочь слишком хорошо.

Рот парня исказился, что, очевидно, должно было означать усмешку.

— Ай-яй-яй, — произнес Голос. — Нехорошо, Вадим…. Значит, у тебя есть любящая дочь. И она мешает тебе почувствовать одиночество. Может быть, она тебе не нужна? Неужели же кто-то может стоять между нашей дружбой?

Немченко почувствовал приближающееся бешенство. Машка моя, значит, подумал он. Мешает нашей дружбе. Ах, ты сволочь.

— Выпить хочешь? — осведомился он самым невинным тоном.

— Я уже думал, что не предложишь.

Вадим поднялся.

Стаканы стояли в шкафчике над мойкой, но он уверенно пошел к холодильнику.

— Ты что будешь? В ассортименте есть все. Вино, коньяк, водка, — предложил Немченко. Только не думай, Вадя, не думай о пистолете. — Я лично по утрам предпочитаю коньяк. Знаешь, отлично снимает ночную усталость.

— Так ты и ночью устаешь?

— А как же, — Вадим открыл шкафчик. Засунув руку, нащупал под мешком сахара прохладную рукоять пистолета. — Мне столько кошмаров сни…

— Вадим, — перебил его Голос. — Стаканы у тебя в другом месте.

Немченко напрягся всей спиной.

— Я уже мертв, Вадим. Ты убил меня еще вчера.

Немченко вытащил пистолет, снял предохранитель и с лязганьем передернул затвор. Повернулся.

Парень сидел на том же месте, не шевелясь, и смотрел на него черными поблескивающими глазами из-под запекшейся маски. Вадим ощутил легкое «дежавю», только Сашка с Костиком не хватало. И, конечно, лежащей между ними мертвой девушки.

— Не смей мне говорить ничего о дочери, — произнес он, поднимая пистолет. — Это моя дочь, подонок.

— Я уже мертв, Вадим, — снова напомнил Голос.

— А я тебя сделаю еще мертвее, — произнес Немченко и нажал на курок.

Раз, два, три. Выстрелы грохотали в ночном доме, подобно взрывам. Полуослепленный вспышками, Вадим увидел, как пули одна за другой входили в ночного гостя. В правую щеку. В плечо, прямо под ключицей. В шею, едва прикрытую разорванной окровавленной рубашкой.

Четыре, пять, шесть.

Парень танцевал и дергался на стуле, но все еще сидел, словно привязанный. От выстрелов рывками отъезжал стул.

— Сгинь, гад! — в неистовстве заорал Немченко.

Сзади раздался грохот. Кто-то спускался, кубарем катился, по лестнице.

Вспыхнул ослепительный свет и Вадим, стиснув зубы, прикрыл свободной рукой глаза.

— Папа! — закричала Машка.

Ее руки обхватили его со спины.

— Папа, ты что?!

Он, помаргивая, отвел пальцы от глаз.

Там, напротив него, на стуле никого не было. Ни мертвого парня, ни крови, ничего. В лопнувшей обивке зияло четыре дымящихся дыры, а пол вокруг был усеян горячими гильзами и обломками дерева.

Вадим опустил пистолет. Сзади рыдала в голос Машка, стискивая его в объятиях.

— Па-а-па, — захлебываясь причитала она. — Ну, что-о же-е…. ты-ы…

Левее сзади что-то хрустнуло.

Вадим, вскидывая пистолет, обернулся.

Там, у лестницы стоял заспанный Машкин бойфренд в одних трусах. Глаза его были круглыми, а рот удивленно приоткрыт.

Он, с перепуга, даже не догадался поднять вверх руки.

Тарас Петровский

1

— Что-то ты сегодня озабоченный, — наблюдательно заметила Майя, когда Петровский принялся разуваться в прихожей.

— Были проблемы, — неопределенно буркнул он. — Как ты?

— Да, по дому все больше, — Майя, поджав ноги, сидела на диване и смотрела телевизор. По экрану скользили освещенные солнцем горы. Маленькая машина неторопливым жуком карабкалась по серпантину.

Петровский снял плащ.

— Никак «Сияние»? — поинтересовался он.

— Да захотелось вдруг посмотреть что-то, — пожала Майя плечами.

— Николсон — велик, — объявил Тарас и подергал скрюченным указательным пальцем: «Рэд рам, рэд рам»…

Майя рассмеялась и легко поднялась, взмахнув пультом. Горы и машина замерли на экране.

— Есть будешь? — чмокнула она его в щеку.

— Обязательно, — сказал Тарас. — Только, для начала, чашечку хорошего кофейку. Сваришь?

И сейчас же у него запел мобильник.

Он сделал извиняющий жест и достал телефон.

Несколько мгновений сосредоточенно слушал.

Потом поднял взгляд на Майю и, отстранившись от трубки, начал:

— Знаешь….

Жена приложила палец к его губам.

— Думаю, что кофе отменяется, Тарас Васильевич. Это звонит почти ненавистный мне Антон Тополев, и снова тащит тебя на все время крадущую тебя у меня работу.